В июне 2012 г. 77.3% респондентов согласились с тем, что Беларусь нуждается в переменах, в то время как противоположную точку зрения поддержало только 15.1%. Казалось бы, подавляющее превосходство первых над вторыми просто обязано было материализоваться в публичные действия. Однако в очередной раз подобным ожиданиям оппозиционных политиков не суждено было сбыться.
Ларчик в данном случае открывается довольно просто: интерпретируя результаты опросов общественного мнения необходимо различать декларируемые и операционные коды поведение респондентов. Данное различение справедливо и при анализе так называемого «нового большинства». С июня 2011 г. рейтинг недоверия А. Лукашенко неизменно превышает его рейтинг доверия (49.1% vs. 39.1% в декабре 2012 г.). Но означает ли данный факт, что в Беларуси сложилась принципиально иная электоральная ситуация?
Тут важно разобраться с критериями. Социально-политические процессы бесконечно разнообразны. Поэтому от отбора критериев и будет зависеть результат анализа. О важности отбора «правильных» критериев нам напоминает китайская пословица: «Всех собак в мире можно разделить на две группы: на тех, которые эту дорогу переходили, и на тех, которые эту дорогу не переходили».
В условиях высокого уровня поддержки А. Лукашенко его рейтинг доверия позволяет достаточно эффективно отделять демократическое «меньшинство» от авторитарного «большинства». Но если бы отношение к главе государства на самом деле выступало в качестве значимого фактора раскола белорусского общества, то это означало бы, что раскол имеет субъективную, а не объективную природу. И тогда снижение рейтинга доверия А. Лукашенко с большой долей вероятности сопровождалось бы ростом рейтингов доверия его политических оппонентов. Однако подобного «перетекания» рейтингов еще ни разу не наблюдалось.
Проиллюстрируем сказанное: в декабре 2010 г. на пике электоральной мобилизации А. Лукашенко доверяло 55% белорусов, оппозиционным политическим партиям – 16.1%. Через два года в условиях экономического кризиса рейтинг доверия А. Лукашенко составил 39.1% (–15.9 пункта), а рейтинг доверия оппозиционным партиям – 20% (+3.9 пункта).
Снижения рейтинга доверия А. Лукашенко не привело и к адекватному росту числа оппозиционно настроенных по отношению к власти белорусов (Рис. 1). Как можно видеть, в декабре 2012 г. не доверяли А. Лукашенко, как уже было отмечено выше, 49.1% белорусов, в то время как считали себя в оппозиции к нынешней власти – лишь 21.1%, т.е. в 2.3 раза меньше.
По итогам мартовского опроса 2012 г. были составлены социально-демографические портреты противников и сторонников власти. Неожиданностей при этом не произошло. На вопрос «Считаете ли Вы себя в оппозиции к нынешней власти?» мужчины отвечали «да» в 1.6 раза чаще женщин, молодежь в возрасте 18-29 лет в 3.6 раза чаще тех, кто старше 60 лет, а респонденты с высшим образованием – в 6.3 раза чаще респондентов с начальным образованием.
Это типичное распределение для зависимости от уровня человеческого капитала. Как в Беларуси, так и в России основу оппозиции авторитарной власти составляют представители так называемого «креативного класса». Уровень человеческого капитала и является тем критерием, который разводит население по разные стороны «баррикады». Понятно, что персональный рейтинг главы государства на него не влияет.
В 2012 г. в общественное мнение, причем, не в первый раз, была вброшена тема политической модернизации. Инициатором, разумеется, выступил сам А. Лукашенко. Приведем фрагмент его интервью китайским СМИ: «Мы сегодня изучаем определенные тенденции в мире и, конечно же, будем приспосабливаться, модернизировать нашу политическую систему. Проведем парламентские выборы, и думаю, что нам надо обратить серьезное внимание на политическую реформу или реформу политической системы нашей страны».
Инициатива сверху не осталась незамеченной как независимыми, так и государственными аналитиками. В частности, на рубеже ноября-декабря газета «Советская Белоруссия» опубликовала размышления на тему политической модернизации философа В. Оргиша. Отказывая белорусскому «меньшинству» в праве на жизнь («электорат в большинстве своем поддерживает политическую систему»), философ, тем не менее, не исключает возможность «электоральной мобилизации широких электоральных слоев» при помощи современных революционных технологий. С ролью же политтехнологов при определенных внешних условиях в состоянии будут справиться представители радикального крыла партийной оппозиции. Для ее нейтрализации, по мнению философа, власти следует поддержать конструктивное оппозиционное крыло. В качестве одной из форм поддержки при этом не следует исключать и прямою финансовую поддержку конструктивной оппозиции со стороны государства.
Обратимся к данным Рис. 2-3, которые позволяют оценить стратегические задачи оппозиции с точки зрения общественного мнения. С ноября 2011 г. существенных изменений в обществе по данному вопросу не произошло. В расколотом обществе, как и следовало ожидать, преобладают два взаимоисключающих мнения: вести диалог с правительством и добиваться отставки президента. По данным вариантам, как и по всем остальным, мнения сторонников и противников власти существенно различаются.
Следует обратить внимание, что согласия нет как по «горизонтали», так и по «вертикали», т.е. внутри групп противников и сторонников власти. Тем не менее, среди противников власти преобладают конфронтационные настроения.
В условиях практически полностью вытоптанного политического поля, когда выборы превратились в фикцию, среди части оппозиции набирает популярность тактика «малых дел». Не обошли ее и участники «круглого стола», организованного в декабре активистами ряда гражданских инициатив и сайтом «Наше мнение». Предоставим слово И. Драко (депутат «Гражданского договора»): «Скорее всего, наиболее выигрышной на данный момент является тактика «малых дел», приносящих пускай маленькие, но видимые и ощутимые результаты. Тем самым мы демонстрируем свою нужность и полезность для представителей «нового большинства», завоевываем авторитет, вовлекаем самих граждан в общественные процессы, повышая тем самым их социальную активность. Вполне возможно, что она будет конвертирована в дальнейшем и в активность политическую».
В истории известны случаи временного преодоления раскола, но лишь в условиях перехода общества из состояния политической апатии в состояние политического возбуждения (классики марксизма-ленинизма такой переход называли «революционной ситуацией»). Последний раз он наблюдался на пике Перестройки.
Состояние политической апатии – это своеобразный аналог ракушки, когда интересы большей части населения ограничиваются так называемым «ближним кругом» (семья, друзья детства, коллеги по работе). Максимум, на что могут при этом рассчитывать инициаторы «малых дел», – это на повышение рейтинга узнаваемости своих инициатив (см. Рис. 4).
И завершая разговор на тему «нового большинства», мы вновь обратимся к материалам «круглого стола»: «Термин «новое большинство» отчасти риторический и манипулятивный. Новое большинство находят в Украине, в Грузии, в России, в Беларуси, в США. Надо отдавать себе отчет в том, что если это большинство существует в нашей стране, то вряд ли оно является политическим. И говорить о мобилизации такого большинства для политических целей совершенно несвоевременно. Это большинство является социальным, и данные опросов об этом свидетельствуют. Единственное, что объединяет этих людей, это недовольство неспособностью или нежеланием властей всех уровней решать назревшие социальные проблемы. Эта группа слишком аморфна для массовой, публичной политической борьбы. Трансформировать социальное большинство в политическое – это долговременная задача, которую надо решать иными инструментами, чем те, которыми привыкли пользоваться белорусские оппозиционные партии» (В. Дунаев, редактор Агентства политической экспертизы).